Таисия Орал (Абу Даби). Памяти не за что зацепиться. Стихи

Памяти С

памяти
не за что
зацепиться

никакая вещь
не соглашается
стать метонимией

никакая улика –
метафорой

помню лишь

город распахивал
двери кофеен

улицы
утрачивали
настороженность

было не важно
как выглядеть
что говорить

существенным
становилось
присутствие

соучастие
в чаепитии

постоянство
взаимных
необязательств

причастность
к неуловимым
ритуалам забвения

 

Roller-coaster

страх длиной в полторы минуты
заново обретаемое тело из-
дающее звуки помимо воли
как в наслаждении или боли

сомнительное удовольствие
перегрузки, излишнее, как
чистая прибыль, вызывающее
привыкание к состязанию

с самим собой, ускорителем
времени и пространства,
укротителем сердца, нервов,
мышц, вестибулярного

аппарата, что преддверяет
того, кто хочет соблюсти
приличия, торжествовать
мутнеющим осадком разума

 

Фигуры

Почему постоянно замалчиваю тебя, севгилим?
Боюсь ли отстранить предъявлением, которое будто бы
приглашает к оценке, свидетельству, соучастию?
Оттого ли, что зависаем в местах непроизвольного
сиюминутного эроса? Вот воздвигаем шезлонги,
вот подключаем мух, на вид неразумных, настырных.
Мечутся истощенные концентрацией лдовлдофджлыовлдо,
но вскоре их сквош прерывается прелестью на всякий лад.
Такие вещи, как стихи, перестают отличать себя от
дурных привычек и призывов к nothing but transparency.
Неровное сияние кожных островов без усилий казаться
становится самодостаточным, точно свет от небесных тел.
Слиток человека, неправдоподобный, как зарождение
вселенной, переплавленный солнцем, растекается
по горизонту, событие за событием, наблюдая себя,
развивая беспочвенную убедительность жестов,
хорошея от пренебрежения к тому, что надвигается –
падение или возвышение цен, уровня моря, империй. Всё –
склоны, долины, уступы, локти, колени, голени, плечи.
Продолжая сонно желать, – вопреки внезапным намерениям:
слизывать соль, посыпать сахарной пудрой, выпекать
румяные куличики стонов, – соприкасаясь всполохами
глупостей, упиваясь равносильными волей и ленью,
остаемся фигурами на берегу, тайными свидетельствами
вероятного, местом и временем непроисшествий.

 

***
И зачем нам это кресло-качалка?
Нас ведь обоих укачивает в машине,
а качели мы обходим стороной.

В нем невозможно сидеть и читать,
сидеть и смотреть телевизор,
сидеть и не раскачиваться.

Даже кошки ему не доверяют.
Только плюшевый слон и сидит.
Кстати, зачем нам плюшевый слон?

Смотрю на эти неприменимые вещи,
непримиримые, занимающие пространство,
собирающие пыль – наши мертвые клетки,

шерстинки животных, микро-крошки еды,
частицы растений и тканей, пустынный песок,
кто знает, возможно, и вулканический пепел,

и фрагменты инопланетных пород: говорят,
что пыль пролетает тысячи километров, –
если бы не мы, они бы, наверное, не встретились.

Необъятное количество последствий.
Непостижимое качество.
Ни одной причины.

 

Новые существа

дремлют открывшись, раскинувшись,
с ясным, неясным, освобожденным лицом
послеоргазменной снова-невинности.
не будите и не тревожьте возлюбленных.

обоюдная тяга вникать и сливаться –
в доисторическом прошлом. непроницаема,
неразделима уединенность блаженства.
он, она, оно – остывающее ядро;

морская звезда на берегу залива,
убегающая с волной от того,
кто подкрадывается с фотокамерой,
норовя законсервировать вечное;

благоухающий чернобыльский лес
в испарине грибного дождя, я боюсь
и хочу заглянуть в него, чтобы увидеть
шестиногих оленей, двуглавых лисиц.

каждый раз из кокона близости
на свет вырываются новые существа.
я смотрю на нас и не знаю –
ты женщина или мужчина?

я – женщина или мужчина?
я – лисица, олень? нас еще двое
или нас уже больше? сколько? сколько
у нас теперь ног, сколько голов?

 

Якорь

отношения с женщиной не ладятся
берегу внутри лишь девочку и старуху
и та и другая может позволить себе ходить
в безмерной майке с уликами съеденного
без особого ущерба для репутации

женщина шарахается от каждого непрошенного
гостя жирного пятна недобритого волоса
опасного кекса; она боится оказаться
безработной бездетной плохой домохозяйкой
сестрой подругой супругой дочерью внучерью

впавшей в депрессию или ее не познавшей
второе еще постыднее для человека
с некими поэтическими потугами
особенно в отсутствие других
верифицирующих обстоятельств
у женщины шалит гормональный фон
мир кажется немного несправедливым
поэтыня в ней все время самоубивается
но потом опять воскресает (эффект
письма) там поэтеркой тут поэтуткой

она и сама порой готова уйти от всех
добровольно уехать в какой-нибудь санаторий
отдать себя в руки передовой науки
как несравненный дядя Амброс Адельварт
когда бы не якорь девочки и старухи

они сидят под окном на одной скамейке
счастье девочки в ее неподъемной лейке
счастье старухи в ее неподробном зрении
перемены погоды животные и растения
остаются достойными их внимания

между ними полное взаимонепонимание

 

***
Кругом такая красота, которой
в полной мере смог бы насладиться
только искусственный интеллект,
не испытывающий потребности ни во сне, ни в тишине. Непрерывнаязубодробильнякруглосуточногостроительства
не сделала бы его человеконенавистником,
он бы продолжал регистрировать эти звуки, вибрации,
как любую другую случайную информацию.

Стук кувалды по металлу, рев агрегата, режущего плитку,
резкое, как сирена, бесконечное пи-пи-пи
строительной техники, движущейся задним ходом –
это то, что в гуле и грохоте различает даже несведущий,
тот самый, который среди бела дня позорно благоговеет
перед воплощенной мощью математики и логистики,
а по ночам задыхается от бессилия, умоляя
хотя бы на время освободить его от тела.

Говорят, есть такая китайская пытка,
говорят, придуманная итальянским врачом –
на лоб методично падают редкие капли воды,
и мозг, сплющенный в одну точку, взрывается.
Еще говорят, что тот, кто долго живет у водопада,
перестает слышать его шум.
Люди вообще говорят много всего бесполезного.
Особенно, почему-то, стихами.

 

***
Стихотворение, влюбившее в себя,
сияющее, как непокоренная вершина,
одолевшая мои многократные попытки
восхождения-перевода, пересоздания,
в итоге позволяющее только
перечитывать вслух,
проговаривать про себя,
переписывать, опасаясь утратить,
присваивать всеми доступными средствами,
не претендуя на авторство,
лишь – на слияние с тем озарением
(всегда мнимым, всегда настоящим),
которое застыло в слове,
как внезапно остывшая лава,
слиток, увековечивший форму потока,
бесконечно устремленный
в своей неподвижности.

Стихотворение, воссоздающее жажду,
с которой захлебываются простором
глаза, ограненные горизонтами города-речи,
мне нечего тебе сказать, кроме того
что мной уже сказано, кроме того, что
мне нечего больше сказать. Даже то,
что все уже сказано, уже сказано тоже,
так как же ты говоришь всякий раз
одними словами, мало того –
одними и теми же (ведь я тебя узнаю),
но никогда не вызываешь досады
своим повторением? Как возлюбленное
существо, которое каждое утро
просыпается тем же, но живо иначе.

 

***
Дорогой друг, мой лайк означает
в большинстве случаев, примерно вот что:

«продолжай появляться в моей ленте,
интересный милый человек,
меня радуют регулярные свидетельства
твоего присутствия в мире живых,
нашего соприсутствия хотя бы
во времени, если не в пространстве,
твои мысли и чувства, закодированные
визуальными и языковыми знаками,
мне нравится их разгадывать,
выдумывать тебя по оставленным
следам, в чем-то всегда случайным,
хотя и намеренным»

несущий свою уязвимость
(гордо / смиренно / с досадой – не столь существенно)
под прицелом многоочитой, эхающей публичности
с неизбежным изяществом, как будто это оружие
(так олени несут свои рога, сцепляются ими
и не могут потом расцепиться, умирают в схватке,
не дожив до любви)
тем трогательней, чем последовательней
волевое усилие
не выставлять себя на показ
быть обыденным, обыкновенным
(поскольку только таким и бывает чудо);
или, напротив, всегда представать совершенным
с помощью тщательно подбираемых ракурсов, фильтров, фонов
а то и ежедневных приседаний и отжиманий, умеренного питания
отточенного стиля, зубастой улыбки, искусного грима
грамматической выверенности, необщего способа выражения
всеобщих тревог, мастерского баланса
между тем, что revealed и что concealed;
или же – вопреки – всегда обнаруживать
свое уникальное несовершенство
бледность, припухлость, царапины, синяки, волоски, пупырышки
опечатки, огрехи, пьяные исповеди и трезвые покаяния
все то, что можно любить за подлинность
(но отнюдь не наивную, не ежедневную);
или вообще быть себе только свидетелем,
лишь точкой сборки своих уже существующих
в публичном пространстве манифестаций,
непрерывной позой уважения к чужой приватности,
к чужому времени, в особых случаях даже
не упрекая соседей в их кошечках, песиках, детках

тут же следует прояснить (кабы чего не вышло)
что отсутствие лайка вовсе не означает
что человек не мил и не интересен
он, может быть, даже еще милее и интереснее
но по каким-то причинам нам хочется
сохранить это в тайне (порой от самих себя)

так дивно, так сладко подглядывать
в сознательно неприкрытую дверь:
не рассчитано ли на нас представление?
уж не нам ли, непроявившимся,
адресован сей ракурс, метафора, запятая?
возможно ли, что и за нами
кто-то тоже подглядывает, приглядывает,
дочитывает до этого места, затаив, как дыхание, палец
на мышке или сенсорной панели, чтобы только не выдать
чего-то случайным нажатием –
мало ли кто что поймет: непродуманный лайк
может попахивать дурновкусием или влюбленностью
(одно всегда недалеко от другого)
может тебя поместить в толпу безымянных
поклонников или быть чересчур заметным
(никто не лайкает, а тут вдруг ты)
куда разумнее воздержаться, если ты не уверен
что лайк согласуется с образом,
утвержденным тобою к трансляции
от воздержания еще никто не умирал
нам лишь кажется, что в нашем распоряжении
бесконечное количество лайков
что лайк не волк и в лес не убежит
никто не знает, сколько лайков ему осталось

 

Из цикла “Элементы игры”

Подача

Мгновение между взмахом руки и
направляющим (мяч), ускоряющим
столкновением вмещает в себя
липкий ветер залива, растворимую
аспиринку солнца, глиссирующий
гидроцикл, постороннюю мысль,
которую обрывает осознание не-
обходимости концентрации на
прикосновении кожи руки к коже
мяча, на редукции всех ощущений
к одному – взаимодействию тел,
с поправкой на ветер, слепящие
выбросы света, песок на ресницах,
чрезмерную тягу к победе, которая
засоряет смирительным будущим
стремительное настоящее: здесь
существует лишь мяч в ожидаемом,
но до конца непредсказуемом
перелете сквозь воздух и свет,
сквозь сходящиеся в его точке
прямые взглядов, напряжённое
ожидание – неизвестно на чьей
стороне он окажется, в чью пользу
станет потом развиваться сюжет;
в этом мгновении всё остаётся
возможным, простым и несметным.

 

Прием

Как и многое из того, что начинается
без тебя, в лучшем случае – уведомляя,
правит тобой, пока ты ещё намерен
бороться, пока ещё опасаешься подвести
тех, кто с тобой на одной стороне.
Всего-то и надо – напрячься не слишком,
не слишком расслабиться, не думать о том,
что пораженье возможно, то есть,
возможно предстать смехотворным,
неловким, несильным, нарушающим
чужие планы на превосходство или
продление удовольствия. Всего-то
и надо – предугадать, подчиняясь
своей интуиции, хотя она и не более, чем
спрессованный (до чего-то, что предстоит
оформленной мысли, тем более – слову) опыт
предшествующих движений и наблюдений.
Далее всё будет зависеть от скорости соединения,
согласования недооформленных мыслей и
телодвижений, координации разных частей
одного организма – преградой на этом пути
может стать, что угодно: недоедание,
слишком тяжелая пища, недосыпание,
сибаритство, утомленность мышц,
внезапная неподвижность суставов,
предстоящие после игры или её
предваряющие дела, мертвые линии.
Всё стоит на кону. Оправданность
твоего присутствия здесь и сейчас –
оправданность всегда и везде.
Рождённый другими не может быть
за себя в ответе, и всё-таки – должен.
Ты всегда можешь покинуть площадку.
Но как одинок будет мяч, попавший
в твоё отсутствие, как обессмыслена
чья-то победа.

 

Атака

Наступает момент, когда атака
становится неизбежной.
Если не ты, то тебя. Если не победа,
то поражение. Решение
(наносить ли ущерб) было принято
значительно раньше.
Есть те, кто приходит только
за этим – приложиться
со всей своей силой, увидеть
кого-то распластанным,
устрашённым. Иногда это
становится преимуществом,
но лишь до тех пор, пока
техника атакующего совершенна
(пока его нечто “везёт”),
иначе – тупое усилие рыбы-
молота, рыбы-пилы,
рвущихся из сети, не понимая,
где она уязвима.
Атака требует точности, целе-
направленности, в ней
не должно быть ничего лишнего,
ничего личного.
Лучшие атакуют со смирением
пчелы, с исполнительностью
гильотины, малопригодной
для чего-то другого.

Абу Даби, 2016-2019