Print This Post

    Алевтина Дорофеева (Москва). Гарпастум. Стихи

    Новые oблака
    3-4/2013 (65-66) 31.12.2013, Таллинн, Эстония

    Гарпастум

    пегас под валидолом жидким
    курили сидя у калитки
    в плену дешёвого мерло
    худрук с политруком сокрыты
    один за левое копыто
    другой за правое крыло

    какие боги бьются в кикер
    где форвард ты, а я голкипер
    в руках умелых трюкачей
    и вновь кричат неисправимо
    хранители дождя и дыма
    по обе стороны плечей

    как сладок дым противоречий
    когда орел терзает печень
    замаскирован под грача
    я буду драться на воротах
    до первой крови или рвоты
    в солнцесплетении мяча

    а после будет много грома
    я и пегас запрёмся дома
    за плинтус кухонной стены
    какие боги сверлят дрелью
    так что твои трепещут перья
    по обе стороны спины

     
    * * *
    Он продлевает её в себе, и слышит эхо в пустыне Ордос
    Он спит в её платьях, как будто натягивает на себя её образ,
    Призраки лаковых туфель в чёрных чулках чеканят хокку Басё,
    Он запоминает сны, что ей снятся, а она забывает всё.
    Проснувшись, он красит губы, ресницы, делает яблочный фрэш
    Её каждая вещь в его доме, убьёт его вещь.
    Он мастурбирует перед зеркалом, шепчет «я это ты, отныне»,
    И её молчание всего лишь эхо в пустыне.
    Молчание женщины, как вдох в лабиринте времени,
    Его на песке рисуют пальцем юные эллины.
    Мальчики с грешными лицами и девственными ягодицами
    Знают о будущем больше, чем может ему присниться.
    Мальчики с грешными лицами смотрят в пространство ясно,
    В пределе дома им тесно, а за пределом опасно.
    Он спит в её платьях и слышит эхо в пустыне,
    Продлевая в себе любовь, как шизофрению.

     
    * * *
    бабушка чтобы стираных дедушек прищепить
    от середины моря до берега протянула нить
    чтоб свежо просторно солоно им было пить
    но они все растаяли потому что забыли жить
    а если долго вдаль не моргая до катаракты
    то двадцать лжеодиссеев клубками гладкими
    вместе с прибоем нахлынут омоют колени
    всего лишь морские тени в солёной пене
    и так одиноко станет что мыслится вырыть нору
    а потом из этой норы воплотиться в глухую гору
    и стонать от мудрости вековой
    и глядеть гомеровской головой
    и глядеть глядеть глядеть до глаукомы
    чтобы всё знакомое стало в миг незнакомо
    чтоб забыто жить раствориться в пене
    как морская тень на чужом колене

    бабушке лодку из разбитых корыт и плыть
    невод дырявый закинуть и жадно ловить
    чтобы выцепить дедушек и прищепить
    но они не ловятся потому что забыли жить
    а если встать на берег и орать до глухоты
    то двадцать лжепростофиль тоже разинут рты
    а потом при отбое исчезнут всего лишь морские мимы
    тени утопленников ветром манимые
    и станет необитаемо впору ходить кругами
    путаться мокрым песком под чужими ногами
    говорить рассказывать устало и одиноко
    сказку на ночь маленькому пророку
    говорить говорить говорить до отсутствия слуха.
    уж не я ли та взбалмошная старуха
    уж не я ли та сморщенная пенелопа
    море хлюпает море хлопает
    топает

    бабушка на мясорубке как на шарманке играет
    крутит дедушек морем солёным их приправляет
    дедушки жить забыли, потому пригорают
    и во рту невидимом предательски пропадают
    и бывает идёшь по пляжу лопаешь мидий рапанов
    так наешься, что видятся двадцать лжекапитанов
    а рядом в щепки ладьи и лодки-корыта
    и бабушка… не ты ль пенелопа… не ты ль афродита?
    от страха мечтается вечно таиться в утробе
    тамариском угрюмым в вечно далёкой гоби
    ждать когда солнце сожжёт ветер укроет
    бредить покоем покоем покоем
    и вот приезжаю с моря сажусь в автолайнер
    он отъезжает тень переехав как камень

     
    * * *
    уходят пальцы в пластилин перчаток
    уходят люди в пластилин взрывчаток
    уходит детство в кроличью нору
    меня несут крылатые качели
    меня несут крылатые качели
    частицу пыли в черную дыру

    я распознала многогранность звуков
    и музыкой в ушах жужжала муха
    под стражей разжиревших пауков
    но закатает в пластилин окрестность
    умеющий любые слышать песни
    немой вокзальный нищий спиваков

    и снова никого не будет в доме
    я утону в глубокой глаукоме
    где бог не выдаст и свинья не съест
    без лишних слов и без пустой печали
    меня качели эти укачали
    живот мой пуст и гулок мой подъезд

    уходят мыши в дырочки масдама
    вползают дети в лона к спящим мамам
    стараясь не растягивать живот
    и ложкой снег отравленный мешая
    неоновая ночь поди большая
    так отстраненно и без нас живет

     
    * * *
    В Новый Год положили под ёлку сундук с разноцветным стеклом.
    Он любил книжку «Остров сокровищ», но не считал себя дураком.
    Так, детям, желающим дать руку дворовому псу,
    Улюлюкая, дарят плюшевую попсу.
    И уже тогда, находя в подделке непростительную жестокость,
    Он становился более мечтательным и более одиноким.
    У каждого свои уроки французского и уроки английского.
    Мы играли в монетки на деньги или конфеты,
    Получали по морде, обманывали учителей и родителей,
    Влюблялись не в тех, по утрам просыпались не с теми,
    Учились писать не о том, откровенничали не об этом.
    Когда знакомую мне девушку выплеснули на скатерть,
    А потом отвернулись, когда она превратилась в пивную пену,
    И восстала из неё лишь на следующее утро,
    Я поняла, что мне подложили сундук с разноцветным стеклом,
    И почувствовала себя обманутым дураком,
    Улыбаясь непростительно глупо.