Джерард Мэнли Хопкинс. Море и жаворонок. Стихи. Перевёл Ян Пробштейн
1-2/2014 (67-68) 06.06.2014, Таллинн, Эстония
Джерард Мэнли Хопкинс (28 июля 1844 — 8 июня 1889)
Gerard Manley Hopkins / Переводы Яна Пробштейна к 140-летию со дня рождения поэта
Могущество Творца
Мир заряжен могуществом Творца.
Он выгорит, как амальгам сиянье
Разбитых. Так густой настой к слиянью
С величьем льнет. Но почему венца
Творца не чтят? Тянулись без конца,
Шли поколенья, шли – труды, деянья.
И мразь, и грязь, и пот хлестал с лица,
Земля гола, но глух сапог к страданью.
И все ж не истощится ввек природа –
Живет родная свежесть в глубине:
На западе луч сгинул с небосвода,
Идет заря с востока, а над ней –
Сам Дух Святой – вдохнуть Его забота
Тепло во плоть, согреть – крылом в огне.
Море и жаворонок
Два звука древних, вечных — ухо к уху,
Где справа в берег бьет волной прилив,
Когда ж луна, себя всю истончив,
Сойдет на нет, поток сникает глухо.
А слева жаворонок взмыл и слуха
Коснулся перепад, излет, извив,
Круженье нот — и вновь исчез, пролив
Все музыку на ветер ливнем духа.
Позорят этот мелкий городок
Те двое, времени счищая гной.
Мы — гордость жизни и венец, венок,
Утратили земли весь блеск былой,
Нас и наш труд сотрут, уйдем в уток,
В прах, в пыль и в первобытной слизи слой.
Пёстрая красота
Восславим Бога за пятнистый, пестрый мир –
За то, что пеги, как коровы, облака,
За крылья зяблика, каштаны меж углей,
За то, что быстр форели точечный пунктир,
За вид земли – заплаты пахоты на ней,
За рваный ритм труда, когда спешит рука,
За странность и непостоянство всех вещей,
За рой веснушек, за причуды чудака,
За сладость, горечь, бег, покой, за свет и тьму,
Отец же неизменен в красоте своей
Споем хвалу Ему!
Мир
Когда же, Мир, мой дикий голубок лесной,
Мятежные круги чертить вокруг меня ты
Устав, среди моих ветвей найдешь покой;
Когда, когда же, Мир, смиришь ты норов свой;
Не буду сердцу лгать, а чаянья чреваты:
Кусочек мира – не Покой, что не войной
Идет на мир, а блещет чистотой.
Бесспорно, хищный Мир, Господь нам и добро
Оставить должен был – великое Терпенье,
Что после Миру даст роскошное перо,
Но здесь живет оно не в воркотне и лени,
А трудится, рождая поколенья.
Свинцовое эхо и золотое эхо
(Песня девушки из драмы «Колодец Св. Уайнфреда»)
Свинцовое эхо
Как сохранить — есть ли, нет ли, есть ли средство такое,
Любое из них, бант или брошь, локон, коса, тесьма, венок, замок,
Ковы, чтоб уловить, или ключ, чтоб оградить
Красу, храни красу, красу, красоту … от увяданья?
О, не врезалась ли мрачно этих морщинок нить?
Кто б отвертеться от этих скорбных вестников мог,
Вестников тревог, вестников-воров, гонцов седин, страданья?
Нет, ничем, ничем нельзя, средства нет
Продлить, не бывать тебе той, кого красавицей зовут,
Делай, что можешь, что сможешь, сделай,
Горазд на отчаянье разум несмелый,
Это начало, ничего не поделаешь тут
Не смог ни один
Старенье победить, дьявола седин,
Морщин, увядания; смерти наступленье,
могильных червей, разложение, тленье,
Конец чаянью, начало отчаянья,
Нет никого, никого, никого:
Начало отчаянья, отчаянья,
Отчаянья, отчаянья, отчаянья.
Золотое эхо
Воспрянь!
Есть одно, да, есть у меня оно (Перестань!)
Но не в поле зрения солнца,
Не в поле горения мощного солнца,
Зенитного озарения солнца, а здесь земного воздуха мерзкая вонь,
Где-то не здесь, где-то есть, ах, есть средство одно
Единственное! Да, я знаю ключ и место знаю такое,
Где все, что есть ценного, улетает мгновенно, вся свежесть,
прохлада, восторг и отрада мчится в безбрежность,
мимолетно оно, быстролетно оно,
Улетает оно, вскоре тает оно, и все ж дорогое, опасно-
прекрасное
Для нас оно, вуалью водной ряби скрытое, при этом
его не сравнить с рассветом,
Это лицо, красоты цвет, красы руно золотое, лицо, ах, и оно вмиг
Тоже умчится, но не испарится, нежнейшей истиной этот лик
Привязан к лучшей части жизни своей, юности очарованью: прекрасно-
вечное, О — сам он юность вечная!
Что же, следуй природе своей, красоте, милоте, взглядам, женским нарядам,
ухаживаньям, веселью и грации, повторяй,
Покоряй невинностью, женственностью, красой, распущенной косой,
вьющимися локонами, нарядами, девичьей красой —
Откажись от них, распишись на них, спрячь, печать поставь, по почте отправь,
Наполни легким дыханием, вздохами, охами, летучим дыханьем, как явь,
Призрачную красу; яви их, овеществи их, теперь, задолго до смерти,
Красу отдавай, красоту Богу отдай, красоте самой и дарителю красоты.
Смотри: ни волоска, ни реснички одной не утрачено, каждый волосок на месте,
Каждый волосок на голове учтен,
Нет, то, что мы легкомысленно бросили мраку мира сего — слепок всего лишь, прах
Мы пробудились, овеществились, явились, с ветром гуляли, он,
пока спали, великий,
Взмывал, с той стороны, с этой ли, твердоголов, пробивал твердь, столикий,
Стослойный, пока мы дремали, летал в небесах.
О, отчего так истомленно бредем, сердцем измучены, скручены, заботой забиты,
заботой убиты, смущены, с толку сбиты,
А то, что нами легко утрачено, растрачено, когда бы хватило заботы,
Любви, могли б сохранить, любовью храня,
Любовью могли б удержать (то, что мы утратить должны были), лелея,
храня трепетнее огня,
Храня заботу. — Где храня? Храните, но скажите, ответьте мне. —
Там! — В вышине! Теперь мы следим за ним, следуя по пятам,
Там, там, в вышине, вышине,
В вышине!
Утеха падали
Нет, падали оплот, Отчаянье, не дам
Тебе торжествовать, когда терпеть невмочь,
Не возоплю, и гнёт смогу я превозмочь,
И узы жизни сей не разрублю я сам.
Но как терзаешь ты – под лапой льва костям
Невмочь, под гнетом глыб, что могут растолочь,
А взгляд пронзает так, что без оглядки прочь
Готов бежать, лететь, как дань твоим ветрам.
Пусть требуха летит, зерно ж мое поспело,
Я после всех трудов порадоваться б мог,
Благодарить, что сил набрались дух и тело,
За труд, за кнут (ужель?) отпраздновать итог,
Благодарить того, кто топчет оголтело?
Боролся до утра (мой Бог!) с тобой, мой Бог.
Сонеты отчаяния
***
Нет, хуже нет! Когда одно мученье
Другое порождает, громоздясь
На прошлое, вся жизнь – терзаний связь.
О Утешитель, где же утешенье?
Мария, Матерь наша, где спасенье?
Из крика крик, родясь, в груди сгрудясь,
Всемирной скорби воплем разродясь,
Затих. Так гнев ярится лишь мгновенье.
О, горы разума, вершины, скалы –
Лишь тот на них без страха мог смотреть,
Кого ни разу бездна не смущала
И страх пасть в пропасть с кручи, в круговерть,
Но утешенье нам приносит смерть,
Так день умрет, спустившись в сна провалы.
***
Как будто бы чужак средь чужаков,
Коверкая судьбу мне, шлет проклятья:
Вдали отец и мама, сестры, братья –
Лишь во Христе они, мой мир суров.
О, Англия, ты – дум жена, готов,
Всем сердцем чтя тебя, к тебе припасть я,
Мольбе не внемлешь ты – пусты объятья,
Не от тоски устал я – от трудов.
В Ирландии, вдали живу сейчас,
С родными разлучившись в третий раз,
Дарить и брать я и в разлуке рад,
Но в пустоте растрачиваю клад,
Вот – кара, безотзывность, адский сглаз
И глушь, вот – одиночество и ад.
***
Проснувшись, вижу мрак, а не рассвет.
Какую тьму часов и мрак узрели,
Пути какие, сердце, на пределе
Мы одолели, но надежды нет,
Увы, увидеть свет, и бездну лет –
Всю жизнь мою вместила ночь на деле.
Как письма, что к родной душе летели
И сгинули вдали, – мой крик. Мой крест.
Как будто горечь мне велел Господь
Испить, но в чаше сей вся желчь – моя:
Все кости, мякоть, крови ток и плоть,
И дрожжи духа в скисшем тесте – я
Подобен всем, утратившим себя,
Им горше – им себя не побороть.
***
Терпенье – тяжесть. Тяжело, Терпенье,
Когда молитва да мольба – удел,
Ты жаждешь ран и жертв, и ратных дел,
И твой закон – лишенья да смиренье.
Ты – сердца плющ, растешь, покрыв ступени
Обломков прошлых целей, за предел
Уводишь в мир, что влажен и замшел,
Где в море листьев нежишь взгляд в томленье.
Сердца стучат и друг о друга бьются,
Нельзя сближать их – насмерть разорвутся,
Но все ж мы Бога молим снизойти.
Но кто, с нежнейшей доброты всю муть
Счищая день за днем, кто ищет суть?
Его ведут Терпения пути.
***
О сердце, сжалься, пожалеть мне дай
Себя, чтоб выжить мне в моей печали,
Чтоб ты и мой мучитель-разум дали
Покой от пытки, бьющей через край.
Бреду на ощупь в безутешный край,
Где утешение найду едва ли, –
Глаза ослепли, жаждя дня, искали
Избыть всю жажду – влажный мир, как рай.
Душа-бедняжка, сжалься над собою –
Живи, уйдя от дум куда-нибудь,
Покинь покои, поиски покоя,
Где радость, нет – времен незримый путь
Бог весть откуда в Бог весть что, и пусть
Твердь озарит дорогу над тобою.
О том, что природа – это гераклитов огонь и об утешении Воскресения
Рвань туч, пучок, подушек реет пух,
и вот по воз-
душному пути лёт – рой озорной небес,
и бег, и блеск.
Долой побелки мел, смой прочь грязь с дуг,
где вяз увяз.
Лучин огонь, и вновь гон, и лов необъез-
женных теней – вразлет.
Яр ветер, с наслажденьем бьет, сечет, рвет
и землю оголяет от
Следов запрошлых бурь, борозд и складок, льнет
и лихо льет елей на пыль, гниль, слизь луж
и ржу болот,
Где сонм личин людских, что до износа ног
Бредет в трудах. Природы пламя многоискро,
Но как, лелеемая искра, уголек,
Как человек сгорает быстро,
Бездонны оба, но в безмерной бездны мрак
Падут. О, скорбь и воз- мущение! Чела
Сиянье, лик – в прах! Разъ – ят. Звезда – дотла,
Лишь смерти знак,
А ход времен сотрет и тот, но – прочь
Унынье, спазмы скорби – вон. Весть Воскресенья,
Горн сердца гонит ночь,
То – вечный луч, маяк в пучине. Пища тленья,
Пожрется червем плоть – удел мой бренный,
Но – зов трубы и весть:
Я – все, чем был Христос, ибо Он мною был, – в сей час
Сей шут, прореха, ветошка, нетленный сей алмаз
и есть –
алмаз нетленный.
***
(Из незаконченных стихотворений)
Из Тебя, Господь, истек
И вернусь, как ручеек,
Дух в Твоей руке, как пух,
В блеске Божьем – светлячок.
Я пою хвалу всему,
Что познать дано уму,
Испытал твой гнёт, познал,
Но и святость я пойму.
Скрылся б от тебя, и свет
Вмиг померк бы, Твой запрет
Преступая, сею ветр,
Каюсь до скончанья лет.
Грешник, но твое дитя,
Милосерден Ты, хотя
Безгранична мощь Твоя,
Смилуйся, Господь, ведь я
Должен жить и должен в срок
Возвратить Тебе свой долг,
Помоги, дабы я смог
Выполнить завет Твой, Бог.
Строг, но справедлив, засим
Сердце одари Твоим
Милосердием к другим,
К братьям и врагам моим.
………………..
60
Повтори, повтори,
Кукушка, птица, сéрдца родники, ушей колодцы отвори
Отрадой, с балладой, с балладой, стук,
Эхо гула стволов, горстей земли с холмов, полой, полой земли: вдруг
Потряс, озарив весь пейзаж, неожиданный звук.
Ветви ясеня
Не всякий мой зрак зряч, блуждая по миру слепо,
Коль есть для разума млеко, то это, как воздух, глубок,
Поэзии вздох, как ветви, простёртые в небо,
Скажем, ясеня ветви в декабрьский денёк
Свернулись в кокон иль нежновязко льнут,
В заоблачной выси новые гнёздышки вьют,
Бьют, как в тамбурин, в небосвод,
Когтят зимний безбрежный холст, что чуть тлится.
Пусть белостойка снежнобелеет и голубеет мелисса —
Зелени нежность и робость: это старушка-земля льнёт
К Небу, от коего нас зачнёт.
Перевел Ян Пробштейн