Алиса Рекунова (Таллинн). Жизнь среди людей. Рассказ

– Итак? – спросила молодая и красивая, но строгая женщина-психолог в черном жакете.
Я не смотрел ей в глаза, а потому приходилось смотреть на ее прическу (каре), на руки (прозрачный лак и кольцо на безымянном пальце правой руки), на стены, увешанные детскими рисунками и грамотами, полученными за эти же рисунки. Но основную часть моего внимания привлек стол, заваленный горой каких-то стикеров, тетрадей, распечаток.
– Итак? – переспросил я.
– Почему ты здесь, Леша?
Я поморщился. Мне не нравилось, когда малознакомые люди называли меня Лешей.
– Наша классная руководительница направила меня к школьному психологу, поэтому я здесь.
– Елена Борисовна из восьмого? Почему она направила тебя ко мне?
– Она сказала, что не может больше терпеть мои выходки, и я должен живо идти к вам.
– Правда? – она приподняла брови, что означало удивление. Я это прочитал в книге Алана Пиза «Язык телодвижений». – Хорошо, давай разберемся. Меня зовут Ольга Алексеевна.
– Вашего папу зовут так же, как меня.
– Звали.
– Почему звали? – не понял я.
– Он умер.
– Понятно, – сказал я и тут же понял, что где-то ошибся. Я должен был ответить как-то по-другому.
– Начинай, Леша, – она улыбнулась, но я видел улыбку только мельком, потому что не мог оторваться от беспорядка на столе.
– С чего я должен начать? – спросил я.
– С самого начала.
Я задумался. С самого начала? Это как? Какую точку отсчета я должен выбрать?
– Наверное, надо начать с того, как я пришел в эту школу. Да?
Ольга Алексеевна кивнула, что значило «да». Это я знал даже и без книг.
Несколько секунд ушло на то, чтобы я составил план рассказа, расставив основные вехи в хронологическом порядке.
– Когда я только пришел в эту школу, все было хорошо. Меня никто не замечал. Вначале меня никто не замечает, – пояснил я. – А потом замечают и уже не могут не замечать.
– Почему?
– Потому что я урод.
– С чего ты взял, что ты урод? – она задела рукой желтый стикер.
– Так говорят. В других школах тоже так говорили, – я развел руками, что значило «все так говорят». – Но мне сначала понравилось в этой школе. Большой класс, никто не обращал на меня внимания. Учителя не такие некомпетентные, как в моей последней школе.
– А почему ты думаешь, что в прошлой школе учителя были некомпетентны? – спросила Ольга Алексеевна.
– На биологии нам рассказывали про бога, а на физике про атлантов.
– У тебя были конфликты с учителями? Поэтому ты ушел оттуда?
– Наверное. Учитель литературы сказал, что я не читаю ничего по школьной программе. А я читаю все, что задают. Просто ничего не понимаю. Ни мотивации, ни логики, ничего. Но у меня так не только с классикой, поэтому я читаю научную и научно-популярную литературу. Недавно я начал читать Ричарда Докинза, мне очень нравится.
– Стой-стой-стой! – Ольга Алексеевна подняла руки.
– Простите, я сбился. Я иногда не могу сосредоточиться, а иногда наоборот не могу отвлечься.
Ольга Алексеевна улыбнулась и кивнула.
– Значит, у тебя поначалу не было проблем в этой школе?
– Вас тоже не сбить, да? – я улыбнулся, довольный своим метким замечанием. – Нет, проблем не было. Я сидел за первой партой один. Я слышал, что это место для ботаников. А я очень люблю ботанику. Особенно микробиологию! Вы видели растительную клетку под микроскопом? Я никогда не думал, что она действительно прямоугольная…
– Леша, не отвлекайся, пожалуйста.
– Да. Точно. Я сидел за первой партой и поднимал руку раз в два дня. Я решил не делать этого чаще, потому что это многим не нравится. Но все почему-то узнали, что я хорошо учусь и всегда делаю задания. А еще со мной за парту сел Юра Савельев.
– Савельев? Троечник? – Ольга Алексеевна сдвинула брови.
– Но это не потому, что он списывал. Юра хороший. Он помогал мне, – поспешил добавить я, не переставая смотреть на ее стол. – Можно, я сделаю уборку на вашем рабочем месте? У вас бардак.
– Не отвлекайся! – она сдвинула брови. – В чем Юра помогал тебе?
– Во всем. Он рассказывал мне про класс. Про отношения между разными людьми. Например, он первый рассказал, что с Артемом Хвостовым лучше не связываться, потому что он может побить. Или что Катя Новикова дает любому пощупать свою грудь, когда напьется. Простите. Я, наверное, сказал что-то неуместное.
– Продолжай.
– Я помогал ему с заданиями. Делал задания и объяснял ему, а он записывал. Он рассказывал мне о разном. И показывал.
– Показывал? Например?
Я вспомнил о том, как мы первый раз попробовали покурить. А потом о том, как первый раз он показал мне порно-диск его родителей. У меня тогда встал, и пришлось пойти в туалет.
Но говорить об этом с психологом не стоило. Однажды, в прошлой школе, на уроке биологии я признался, что графические изображения голых женщин вызывают у меня сексуальное возбуждение, и меня повели с сексологу. Эта сексолог мало того, что была слишком молода, так еще и не разбиралась в своем вопросе. Потом я узнал, что она закончила негосударственное учебное заведение, а ее профильной специализацией была детская психология.
После этого я понял, что со взрослыми нельзя говорить о сексе.
– Леша? Что Юра тебе показывал?
– Да просто всякие вещи.
Мысли о Юре заставили меня улыбнуться. Он был моим другом. Первым настоящим другом.
– А потом, в конце октября, Артема Хвостова поймали на том, что он списывал у меня алгебру и физику.
– Да, это обсуждалось на педсовете, – кивнула Ольга Алексеевна.
– Артем не побил меня после этого. Но однажды на перемене он попросил меня делать задания с ошибками, чтобы его больше не уличили. Я попробовал, но… – непроизвольно у меня сжались кулаки. – Но когда я решил уравнение неправильно, то…
Мне вдруг стало тяжело дышать. Сама мысль о том, что я могу сознательно написать неправильное решение, разрывала меня на части.
– Я не всегда решаю правильно, – попробовал объяснить я. – Но я не могу решать неправильно специально. Понимаете?
– Думаю, да.
Ольга Алексеевна взяла чистый стикер и написала на нем что-то.
– Видите. Я же говорил, что я урод, – я взял во стола автоматическую ручку и стал щелкать ей. Это немного успокоило меня. – Все говорят, что я урод. Только уроды и психи так делают. Как Шелдон.
– Какой Шелдон?
– Из «Теории Большого взрыва». Это такой ситком. Но я не похож на Шелдона. Я хочу понимать людей, а он нет. А еще я могу есть разную пищу и читаю книги по психологии. Я хочу быть биологом. Но его все равно все любят, а меня никто.
– Успокойся, Леша, – Ольга Алексеевна улыбнулась. – Тебя никто не сравнивает с этим Шелдоном.
– Сравнивают. Когда я сказал Артему, что не могу решать неправильно, он дал мне подзатыльник и назвал Шелдоном, а потом тупым уродом. Но я ведь не тупой. Урод, да. Но не тупой. Я сказал ему, что я не тупой, но он засмеялся и ответил, что он решает, кто здесь тупой. Мне показалось, что все испугались. Только Алина Шишкина сказала, что он идиот.
Когда я вспомнил Алину, то почувствовал, что мое сердце забилось быстрее. Наверное, и пульс повысился. Я приложил палец к запястью, чтобы проверить, но не смог, потому что на стене не было часов.
– А Юра не заступился за тебя? – спросила Ольга Алексеевна.
– Он потом мне сказал, что Артем был не прав. И что на самом деле это Артем тупой, а не я. Но это и так понятно. Артем не может решать, кто в классе тупой. Это может показать только тест на IQ.
– Артем продолжил у тебя списывать?
– Нет. И другим запретил.
– Значит, были другие?
– Не могу сказать.
– Почему?
– Это закон микрогруппы. Вы учились в университете на психолога, вы должны об этом знать.
Ольга Алексеевна странно на меня посмотрела, я не понял, что значил ее взгляд.
– Значит, Артем больше к тебе не лез?
Я пожал плечами, размышляя, стоит ли рассказывать об этом.
– Так получалось, что на физкультуре я случайно натыкался на ребят и падал. Чаще всего я натыкался на Артема. Я очень неуклюжий.
– Они тебя толкали? Смеялись над тобой?
Я пожал плечами.
– А Юра смеялся?
Я вспомнил, как разбил нос о подоконник, а он стоял в толпе других мальчиков и смеялся с другими, а Алина повела меня в медкабинет.
– Все смеются, когда кто-то падает. Не знаю почему. А однажды на перемене Алина Шишкина подошла к Артему, толкнула его в плечо и сказала, чтобы он перестал.
Я замолчал, потому что у меня задрожали губы.
– Артем толкнул ее в ответ. И тогда я – первый раз в жизни – почувствовал что-то настолько деструктивное. Я набросился на него и ударил кулаком по лицу. Не сильно. Я никогда не учился драться.
Я сжал кулак левой руки, вновь вспоминая все это.
– Я думал, он ответит. Но вместо этого он назвал меня психом. Меня это так разозлило, что я снова ударил его. Вы тогда здесь не работали, а то меня бы к вам послали.
И тут меня осенила догадка:
– Вы пришли в школу из-за меня?
– Нет, – улыбнулась Ольга Алексеевна. – Не беспокойся. Что было дальше?
– Артем не ударил меня в ответ и даже никому не пожаловался. Мы с Алиной пошли покупать хот-доги, а потом, когда вернулись, я не нашел свои вещи. Рюкзак был на месте, но содержимого не было. Я спросил, где мои вещи, но никто не ответил, потому что все боялись. А Соня Бойко сказала, что Гриша выкинул мои вещи в окно.
– Соня Бойко? Кто это, напомни.
– Подруга Алины. В основном молчит. Все время рисует на полях и слушает музыку.
– И что было дальше?
– Я побежал собирать свои вещи. Артем выкинул не только тетради, но и телефон. У моего нового телефона Самсунг Гэлакси Ноут Два треснул экран. Я пошел к классной руководительнице и все ей рассказал. Тогда родителей Артема вызвали в школу. Мои одноклассники считали, что я поступил неправильно, но я считаю, что был прав. Это же порча имущества. Алина сказала, что я стукач. А я не стукач! Я вообще мог на него в суд подать. Это же дорогая вещь! Как вы считаете? Я был прав или нет?
Ольга Алексеевна пожала плечами.
– Ты прав, что пошел к учительнице. Люди должны учиться нести ответственность за свои поступки.
– А мой отчим сказал, что я был неправ. Он сказал, что я должен был сам с этим разобраться. А как я с этим разберусь? Снова драться? Потом он снова сделал бы что-нибудь исподтишка.
Я вздохнул, вспомнив, как огромный под два метра новый мамин муж кричал на меня.
Когда он кричит, то кажется еще больше. Он часто кричит, что я должен перестать выпендриваться и вести себя нормально.
В тот раз он кричал на меня так эмоционально, что его слюна до меня долетала. Мама стояла рядом и качала головой. А потом она спросила, почему я не могу пожалеть их и быть нормальным. Почему я не могу быть как все. Отчим сказал, что меня просто мало пороли в детстве.
Я тогда ответил, что меня вообще не пороли, а отчим схватил меня за волосы и ударил головой об стену. Мне было больно, но крови не было. Только небольшая шишка.
И телефон он забрал себе, а мне отдал старую Нокию.
– …Леша? Прием, Леша.
Голос раздавался откуда-то издалека.
Я почувствовал, что кто-то тронул меня за руку, и дернулся.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Ольга Алексеевна сидела напротив, склонив голову.
– Я задумался.
– О чем?
– О личном.
Об этом тоже не стоило говорить здесь и сейчас. И я продолжил рассказ.
– Алина с тех пор со мной не общалась. Она и до этого не общалась, но теперь перестала меня защищать. Не то что бы мне требовалась защита, но она перестала замечать меня. Я думал, что мы с ней могли бы подружиться, а потом она стала бы моей девушкой. Но кого я обманываю? Я же урод. Со мной никто не будет встречаться.
– Почему никто? Ты умный и симпатичный.
– Я эмоциональный кретин. Не в смысле что я эмоциональный и что я кретин, а в том смысле, что я не понимаю эмоций. Иногда я говорю что-то, а люди сразу меняют тему и начинают смотреть в пол. Вчера я был с мамой в магазине и спросил, почему манекены делают такими худыми, когда большинство женщин на несколько размеров толще.
– А что случилось на новогодней школьной дискотеке? – спросила Ольга Алексеевна. – Я слышала, ты выпил.
Что и требовалось доказать. Она тоже сменила тему.
– Я выпил, поскольку подумал, что с помощью алкоголя смогу вести себя более… социально. Мальчики из девятого класса дали мне пива. А потом Юра купил энергетические коктейли. Мы в раздевалке сидели. Я говорил, кажется, о нейронах и глиальных клетках, а им было весело. Потом пришла Алина и сказала мне, чтобы я перестал вести себя, как клоун.
– А другие мальчики пили? Или только тебе наливали?
– Они… Не помню, – признался я. – Вряд ли бы им было весело, если бы они не пили. Со мной редко бывает весело. Или вы думаете, что они смеялись надо мной?
Ольга Алексеевна пожала плечами.
– Нет, я у них спросил. Они сказали, что смеются не надо мной, а потому что весело.
– Хорошо. Продолжай.
– Алина вышла из раздевалки, и я пошел следом. Мне хотелось остаться наедине с ней, чтобы поцеловать. Мы пришли в актовый зал. Она танцевала в кругу со своими подругами, и я тоже решил потанцевать рядом. Это все из-за алкоголя. Сейчас я бы точно так не сделал.
Мне до сих пор было стыдно.
В зале было темно и очень громко, но я услышал, как они переговаривались обо мне. Они называли меня тупым. Я не сразу понял, что они обо мне, а когда понял, то захотел уйти.
Но начался медленный танец, и Соня пригласила меня. Она мне никогда не нравилась. Астеничная, рыжая, с веснушками. В общем, не слишком красивая. Не то что Алина.
– Потом мы танцевали с Соней Бойко, – лаконично сказал я. – Она сама меня пригласила. И мы с ней говорили. И… – у меня перехватило дыхание.
– И?..
– Она спросила, знаю ли я о том, что у меня Аспергер. Я жутко разозлился. Оттолкнул ее от себя и убежал. Я до этого читал про синдром Аспергера и размышлял, но… – я вдруг всхлипнул. – При приеме в школу меня проверяли логопеды и психологи! Они бы обнаружили у меня синдром Аспергера, если бы он был! Значит, у меня его нет!
Ольга Алексеевна протянула ко мне руку, но я вскочил со стула.
– Не трогайте меня!
– Леша, сядь.
– Не сяду! – я закрыл уши и начал ходить по ее кабинету, глядя в пол. На полу лежал старый ковер, какие обычно раньше вешали на стены. Рисунки на этих коврах всегда меня успокаивали.
– В России синдром Аспергера не диагностируют, – сказала Ольга Алексеевна. – Поэтому детей с подобными…
Я резко повернулся к ней, сжав кулаки.
– С подобными чем? Проблемами?! С подобными проблемами?
– … С подобными особенностями учат вместе со всеми остальными. Но, возможно, этим детям нужно другое.
– Значит, меня надо сдать в школу к умственно отсталым? – злобно спросил я.
– Нет, конечно. Ты очень умный. Но ты отличаешься от других.
– Наверное, – я вдруг почувствовал себя ужасно уставшим и сел.
– Извините.
– Все в порядке. Что же было дальше?
Ольга Алексеевна так говорила и так смотрела, что мне захотелось тут же ей все-все рассказать.
– Завуч тогда позвонила моим родителям и рассказала, что я выпил.
Она пыталась заглянуть мне в глаза, но я отводил взгляд. Я снова смотрел на ее стол.
– Что сказали твои родители?
– Отругали, конечно.
Я решил не упоминать, что отчим четыре раза ударил меня. Не по лицу, конечно. Это ведь могли увидеть. Он ударил меня кулаком в солнечное сплетение, а, когда я упал, три раза ногой. Два раза в живот и один раз в пах. Когда я скрючился, он вышел, хлопнув дверью. А мама осталась и спросила, почему я ее не жалею и продолжаю «выеживаться», и мне стало очень стыдно.
– На каникулах все было хорошо. Я много читал и отдыхал от людей. Можно было вообще не выходить на улицу. Мне очень тяжело с людьми. Они как инопланетяне. Наверное, Соня права. У меня синдром Аспергера. А если так, то что мне делать? – я сам поднял глаза и посмотрел на Ольгу Алексеевну. – Это ведь не лечится.
Она долго смотрела на меня, и я отвел взгляд.
– Ты отличаешься, но ты нормальный. Просто одни отделы мозга у тебя работают лучше, чем другие.
– Скажите об этом остальным, – мрачно ответил я.
Ольга Алексеевна что-то записала на стикере.
– А сейчас меня отправили сюда, потому что я сказал Елене Борисовне, что она неправа.
– В чем же?
– Она сказала, что в Африке недавно нашли останки обезьяны, возраст которых пять миллионов лет и что это единственное человекообразное ископаемое, черепная коробка которого больше, чем у хомо сапиенс. Я ответил, что у неандертальцев объем мозга и соответственно черепная коробка были больше, чем у нас. Ей это не понравилось.
Ольга Алексеевна вздохнула.
– Многие люди злятся, если их поправляешь. Особенно взрослые. Особенно учителя.
– Но она была неправа, – это заставило меня нахмуриться. – Почему они неправы, а я не могу сказать об этом? Я не претендую на то, что я всегда прав, но в этот раз точно знал. Я много книг прочитал по биологии и антропологии.
– Леша, скажи, какие у тебя отношения с родителями, – неожиданно спросила Ольга Алексеевна. Теперь она сама избегала смотреть на меня.
– Я вас расстроил?
– Нет, Леша. Расскажи о своих родителях.
– Они развелись, когда мне было одиннадцать. Я вижу папу раз в неделю, мы с ним ходим в музеи и на выставки, а иногда в кино. Театры нам обоим не очень нравятся. Мы едим пиццу, а еще мы советуем друг другу книги и соревнуемся, кто быстрее прочитал. А потом обсуждаем.
– А мама?
– Мама вышла замуж снова. Мой отчим очень… – я задумался, подбирая правильные слова. – Отличается от папы.
– Чем?
– Ну, папа добрый и веселый. Он часто смеется. А отчим редко улыбается. А еще он очень большой. Я его боюсь.
– Он тебя бил?
– Нет. Да, – прошептал я. – Но это ничего не значит! Маму он никогда не бил, а я всегда давал повод. Пожалуйста, не заявляйте в ювенальную юстицию, я не хочу, чтобы меня забрали!
– Леша, никто тебя не заберет, – улыбнулась Ольга Алексеевна. – Но я бы хотела поговорить с твоими родителями.
– Если вы расскажете им о том, что я пожаловался, Игорь ударит меня снова, когда придет домой. Я много раз такое видел в кино.
– Твоя мама не заступается за тебя?
– Она… – я замолчал.
И тут я вспомнил Юру, который смеялся с остальными и ни разу за меня не заступился. Я подумал о маме, которая так часто расстраивалась, что я не такой, как все, и говорила, что если я не жалею себя, то могу пожалеть хотя бы ее и не позориться.
– Не говорите им о том, что я рассказал, – попросил я.
– Я поговорю с ним о том, что у тебя, возможно…
– Значит, Соня была права? Я клинический урод, да?
– Ты не урод. Ты…
– Очень умный. Я знаю.
– Леша, – Ольга Алексеевна подалась вперед, и я слегка отпрянул. – Никто не может понять всех.
– Но я в этом самый лузер. Я ничего не понимаю в людях, они надо мной смеются, а я смеюсь вместе с ними, потому что не понимаю, что сделал не так! Я неуклюжий. Спотыкаюсь, падаю, бьюсь обо все.
– Леша…
– Я урод… Мне всегда говорили, – я всхлипнул и закрыл лицо руками.
Не хватало еще, чтобы кто-то видел, как я плачу.
Я услышал скрип стула – это Ольга Алексеевна встала из-за стола. Я напрягся, потому что подумал, что она решила обнять меня. Это было бы ужасно.
Я не люблю, когда меня трогают.
Послышался щелчок дверного замка. Ольга Алексеевна подошла ко мне и положила на стол упаковку бумажных салфеток.
– Вдруг кто-нибудь зайдет.
Но я не плакал. Я уже успокоился.
– Я взрываюсь. Сначала ничего не чувствую, а потом… бах.
– Это нормально в твоем возрасте. Для всех, – она вновь села за стол.
– Как вы думаете… могу ли я спросить у своего папы… я хотел бы жить с ним.
– Я не знаю твоего папу. Возможно, стоит спросить. Особенно если у тебя конфликт с отчимом.
– Да, я понял. Я позвоню ему.
И тут прозвенел звонок на перемену.
Странно, мне казалось, что прошла целая вечность.
– Мне пора? – спросил я.
– Я могу освободить тебя от уроков сегодня.
– Нет, у нас сейчас лабораторная работа по химии. Я очень хочу туда пойти.
Ольга Алексеевна улыбнулась мне.
– Конечно. Раз ты хочешь.
Я собирался встать, но мне мучительно хотелось придумать причину остаться. Ольга Алексеевна была единственной, кроме папы, с кем я почувствовал себя нормальным.
– А можно мне иногда приходить к вам?
– Конечно, можно. Я с удовольствием с тобой поговорю. И о биологии тоже.
– Да, точно. Вы же психолог. А психологи должны изучать биологию, да?
– Да. Мы ее изучали.
Я поднялся на ноги и, выходя из-за стола, чуть не упал, но не почувствовал неловкости.
– Спасибо. Большое спасибо, Ольга Алексеевна. И… я сочувствую.
– Чему? – удивилась она.
– Вы сказали, что ваш отец умер. Я забыл сначала, что надо сказать, а теперь вспомнил.
– Спасибо, Леша, – Ольга Алексеевна улыбнулась.
Я отпер замок и вышел из маленького кабинета в большой мир средней школы №N. По коридору носились совсем мелкие дети и те, кто был постарше, проходили взрослые одиннадцатиклассники, переговариваясь друг с другом. Всюду слышался гул и раздавался смех.
Да, это был другой мир, который я не понимал. Может, даже я никогда его не пойму. Но я не обязан понимать всех, как все не обязаны понимать меня.
Я просто стоял и смотрел, чувствуя, что наконец-то мне стало легче. Это не моя вина, что я не такой. Просто так получилось.
Перемена длилась всего пять минут, и я пошел на урок.
Я догнал Алину Шишкину и Соню Бойко у входа в лабораторный класс.
– Привет! Я бы хотел извиниться.
– Отлично. Извиняйся, – позволила Алина.
– Не перед тобой, Алина. Перед Соней, – я посмотрел на Соню, стараясь не отводить глаз. Это было очень сложно, но я справился.
– Оу, – Алина непонятно скривила губы и прошла в класс.
Мы с Соней остались наедине.
– Прости, что я тогда оттолкнул тебя. Думаю, ты была права.
Соня молчала, сжав губы. Это значило… обиду?
– Откуда ты узнала про меня? Про синдром Аспергера?
– Моя мама психиатр, – ответила Соня.
– Ясно. Ты хочешь сесть со мной на лабораторной? Я очень хорошо разбираюсь в химии. Правда.
– Я знаю.
– Откуда? Я не поднимал руку на химии уже три недели.
– Ты во всем хорошо разбираешься.
– Ну, одни отделы моего мозга работают лучше, чем другие.
– Хорошо, сяду, – Соня улыбнулась мне. В первый раз.
Но я верил, что этот раз будет не последним.